Метаморфоза: носороги уже на наших улицах

…Провинциальный европейский городок. На террасе кафе общаются два товарища — Жан и Беранже. Но вдруг средь бела дня по улицам и центральным площадям несется носорог, снося все на своем пути. А ведь это не джунгли Африки, рядом даже зоологического сада нет, а цирка — и подавно. И не важно, был ли носорог однорогий или двурогий, африканский или азиатский. Волнует другое: что он тут делает?..

Уже на следующий день основным предметом разговоров местного населения был носорог, который свободно бегает по городу. Беранже убеждает своих коллег, что носорог таки действительно поселился в их среде. Над ним смеются. “Как это может быть? В цивилизованной стране...” — говорит сослуживец-скептик. Но во время разговора в контору забегает женщина, которая утверждает, что за ней всю дорогу гнался носорог. Позже оказалось, что это был ее муж. С этого момента становится ясно, что все городские носороги — это люди, которые по каким-то причинам претерпели ужасную метаморфозу.

Едва оправившись от шока из-за оносороживания своего коллеги, Беранже идет навестить Жана. У них — длительная беседа. Еще вчера ужасающийся от странного зрелища на площади Жан, теперь с небольшой шишкой выше носа подозрительно хриплым голосом защищает право каждого человека стать носорогом и убеждает собеседника, что в этом нет ничего страшного. Жан: “А я скажу, что это совсем не так плохо. В конце концов, носороги — такие же существа, как и мы, и они тоже имеют право на жизнь!”. Беранже: “При условии, если они не посягают на нашу жизнь. И потом, вы же представляете себе — как-никак совершенно разная психика”. Жан: “А вы думаете, наша лучше?”. Беранже: “Во всяком случае у нас есть своя мораль, которая, по-моему, никак не совместима с моралью животных”. Жан: “Мораль! Знаем мы эти разговоры о морали! Хороша мораль! Хватит с меня морали! Надо быть выше всякой морали”. Беранже: “А что же вы предлагаете взамен?”. Жан: “Природу!”. Беранже: “Природу?”. Жан: “У природы есть свои законы. А мораль — противоестественна”.

Итак, Жан со страстью отрицает существование объективной морали. На этом пункте принципиально важно сконцентрировать внимание. Для Жана нет абсолютного авторитета в вопросах этики. Он с пеной у рта защищает противоестественность. Но при этом шишка над его носом увеличивается, голос становится все более хриплым, а кожа почему-то с каждой минутой зеленеет и грубеет. Беранже становится свидетелем того, как его лучший друг у него на глазах превращается в носорога и угрожает ему. Человек Беранже пытается скрыться от экс-человека. Он бежит к привратнице, чтобы та позвонила в полицию. Но из ее окна выглядывает… голова носорога. Стучится к соседям, открывается дверь. И оттуда — головы носорогов. Эти толстокожие рогатые твари заполоняют весь город…

Беранже удается бежать от оносорожившегося товарища. Но он приходит в ужас от одной лишь мысли: а вдруг и он обречен на эту ужасную мутацию?! Ведь носорогами стали двое его знакомых, которых Беранже, в отличие от себя, считал людьми высшего класса. В нем разгорается мощный внутренний конфликт. Как у десятилетнего школьника, который видит своего лучшего друга из благополучной семьи курящим в туалете: авторитет родительского воспитания запрещает ему усваивать вредную привычку, но ведь все друзья-отличники делают это… Однако Беранже твердо решает: носорогом ему не быть, ведь это противоестественно. “Силы воли бы мне!” — восклицает он и подходит к зеркалу проверить, не пробивается ли наружу рог.

Беранже не может свыкнуться, что под его окнами посреди европейского города табунами бегают носороги, а Дюдар, коллега по работе, пришедший в гости, отвечает: “Чем они вам мешают?”. Беспечность, спокойствие, граничащее с безумием, и постепенно — солидарность с людьми, которые оносорожились, — вот основные качества Дюдара. “Они ни на кого не нападают. Если их не трогать, они вас не замечают. Они, в сущности, вовсе не злые. У них даже есть какое-то природное простодушие, чистота”, — убеждает он. “А меня всего переворачивает, как только я их вижу. Я как-то чувствую себя ответственным за то, что происходит: я сам в этом участвую, я не могу быть безразличным”, — отвечает Беранже. И тут Дюдар озвучивает едва ли не самую страшную мысль: “Я тоже ошеломлен, как и вы. Вернее, был ошеломлен. Теперь я уже начинаю привыкать”…

Человеку свойственно привыкать, приспосабливаться к самым безумным вещам. Люди, пытаясь подчеркнуть свою демократичность и современность, готовы назвать черное белым. Еще вчера никто не мог и подумать, чтобы в городских парках Великобритании занимались публичным сексом, а сегодня уже полицию этим не удивишь. Если вчера убийство, а тем более близких родственников, считалось едва ли не тягчайшим преступлением, то сегодня это узаконено и названо эвтаназией. Это раньше распространением наркотиков занимались в основном предсатвители андеграунда, теперь этим ведают чиновники из министерств здравоохранения в разных странах, пытаясь повсеместно легализировать метадоновые программы с благозвучным названием “заместительная терапия”. К этому уже привыкают.

Беранже заявляет, что нужно уничтожить “носорожий вирус”, чтобы пресечь зло на корню. А Дюдар ему отвечает: “Зло, зло! Пустое слово! Кто это может знать, где зло, а где добро? Одним нравится одно, другим — другое… Кто знает, где кончается нормальное и начинается аномальное?”. Образ мысли Дюдара — точь в точь как у Жана. Он обусловлен отсутствием абсолютного морального авторитета. Беранже продолжает в беседе осуждать людей, которые согласились оносорожиться за компанию. А Дюдар восклицает, как и все либеральные гуманисты сегодня: “Нельзя же быть таким нетерпимым!”. Ионеско уже потому гений, что предвидел одно из самых модных выражений XXI века…

Нам сегодня прививают терпимость и толерантность буквально ко всему. Например, еще вчера невозможно было вообразить марши разукрашенных и почти голых мужчин по центральным улицам городов, а сегодня они маршируют по проспектам якобы цивилизованных Берлина, Парижа и Амстердама, стремясь завлечь в свои ряды малолетних. Геи уже пытались организованно прогуляться по Киеву, Москве и Риге. Но граждане им этого не позволили. Однако чиновники старой Европы вдруг заявили, что киевляне, москвичи и рижане (о, ужас!) крайне нетолерантны. Прямо-таки Дюдара цитируют!

В своих дебатах Беранже и Дюдар подходят к понятию долга. Для последнего это — следовать примеру знакомых, которые трансформировались в носорогов, а для первого — противостоять носорогам и оносороживанию “с полным присутствием духа, непоколебимо”. Однако последователи идей Дюдара оказались в большинстве. Вскоре большинство жителей городка перестали удивляться тому, что по улицам носятся стада носорогов, а многие сознательно пополняли ряды толстокожих. Люди превращаются в меньшинство, в городе они становятся странностью и анахронизмом, а носороги — полноправными горожанами и большинством. “Ну нет, я к этому никогда не привыкну… Как можно быть носорогом? Это уму непостижимо, уму непостижимо”, — размышляет вслух Беранже. “А я вот думаю, не попробовать ли и мне тоже”, — размышляет вслух Дюдар. Так и не сумев внять здравому смыслу, Дюдар последовал за большинством с извращенными мозгами — теперь уже носорогами. Он мигом выбежал на улицу и присоединился к пробегающему стаду диких животных, по пути приняв их лик.

Носорогами стали все друзья и коллеги Беранже. Даже его любимая девушка Дэзи после длительных внутренних конфликтов узрела в этих созданиях некий идеал и образец для подражания: “Они такие красивые”. А еще несколько дней назад она ужасалась самой мысли, что носороги свободно бегают по городу. Кстати, для этой девушки, как для Жана и для Дюдара, не существовало абсолютного морального авторитета: “Абсолютной истины не существует”. Вот она, едва ли не главная причина тотального оносороживания людей — отсутствие достойной этической constanta.

Теперь уже оносорожилось все: носороги захватили радио, на их сторону перешел муниципалитет, и даже пожарный отряд превратился в стадо носорогов. “Нужно идти в ногу со временем”, — сказал один из участников всеобщего носорожьего психоза в унисон со многими современными теоретиками и практиками от светского либерального гуманизма. “Они все посходили с ума. Мир болен. Они все больны”, — поставил диагноз Беранже...

…Театр абсурда, говорите? Вымысел? Но только все описано как-то очень натуралистично и злободневно. И высказываются все вышеперечисленные носороги слово в слово как современные либеральные гуманисты. Когда один носорог бежит по городскому асфальту — это подозрительно, когда два — это странно. Но когда по проспектам и площадям стадо носится много недель подряд и только увеличивается — всем начинает казаться, что это уже совсем не странно и не подозрительно. Это, мол, теперь уже норма, как, к примеру, гей-парады…

“Носороги” уже давно перебрались из Африки и зоопарков в правительственные кабинеты. В Дании Совет по этическому обращению с животными пришел к выводу, что нет смысла запрещать секс с животными. Теперь там открываются публичные дома для зоофилов. А в Голландии зарегистрировали партию, которая требует узаконить педофилию, а также разрешить голландцам ходить по улицам без одежды. Кое-кто из людей оспорил регистрацию в суде, но Гаагский суд отклонил иск о запрете этой партии. Когда “носороги” уже разместились на ветвях власти — это уже “носорожья диктатура”.

Подобным инициативам в обществе пока еще удивляются. Кое-кто даже протестует. Но ничего, вот увидите, скоро все привыкнут. 30 лет назад гей-парадам тоже удивлялись. А нынче носорогов стало так много, что удивляться им перестали. И вообще, уже непонятно, кого больше — людей или их, подвергшихся носорожьей мутации. “Мне нужно было показать, почему в коллективном сознании возможна мутация и как она происходит. Я просто описывал — феноменологически — процесс коллективного перерождения”, — признался Эжен Ионеско после выхода пьесы.

Наша эпоха — эпоха кризиса ценностей. Причина — отсутствие морального эталона. Люди защищают неестественное и аморальное, так как не находят аргументов “против” в рамках своей этической системы. А этическую систему христианства они отвергли как “неудобную и несовременную”. В результате вирус оносороживания поражает целые города и страны. Ведь “нужно идти в ногу со временем”. В ногу со временем, в котором зло называют “добром”, педофилию — “снижением возраста согласия”, наркобизнес — “метадоновой заменительной терапией”, убийство — “эвтаназией” или “абортом”, гей-парады — “демонстрацией толерантности и свободы”, а если просто, то черное называют белым. Странно, но почему-то эти и огромное множество других маразматических деструктивных идей вызывают возмущение лишь у единиц. Таких, как Беранже. А все, кто с такими идеями соглашается, получается, “идут в ногу со временем”, считаются толерантными, терпимыми, а поэтому — современными и прогрессивными. Вот только “идущий в ногу со временем” тоже стал носорогом…

“Я им не дамся. Вы меня не поймаете. Я за вами не пойду, я вас не понимаю. Я останусь таким, каков я есть. Я человеческое существо. Человеческое… Один против всех! Я буду защищаться, буду защищаться! Один против всех! Я последний человек, и я останусь человеком до конца! Я не сдамся!”, — это Беранже говорит, глядя на стадо мутировавших людей, для которых “абсолютной истины не существует”. Беранже оказался слишком крепким орешком, чтобы поддаться деструктивной массификации. А носороги продолжали бегать по улицам города и оставались при своем носорожьем мнении! И все терпимые пополняли их ряды…

Руслан Кухарчук, “Киевский телеграф”.