Кардинал Любомир Гузар: о единстве и достоинстве

В ближайшее время, скорее всего, маятник межцерковных отношений снова уйдет в область нетерпимости. Выборы. То, что многие кандидаты получили благословение кого только могли, не помешает им разыгрывать церковную карту, как им будет выгодно. Робкий диалог, зародившийся в последние месяцы, впадет в анабиоз до поры, пока новый президент не укоренится в своем кресле. А там видно будет.

Мышление категориями “канонических территорий” и конфессиональной принадлежности оказалось очень удобным для манипулирования. За этими понятиями легко потерять суть как христианского, так и просто человеческого единства. Поэтому ими с таким увлеченим играют те, для кого разделение — залог идеологического успеха.

К предстоятелю Украинской греко-католической церкви кардиналу Любомиру Гузару меня привел как раз вопрос о сути единства. Ведь именно он несколько лет назад выступил с грандиозной идеей неконфессионального, или, согласно нынешней гуманитарной моде, “постконфессионального”, единства.

— Владыка, вопрос украинской поместной церкви хотя и не новый, но все же не теряет актуальности. Какое-то время соревнование за эту роль разворачивалось только между православными церквями, но несколько лет назад Украинская греко-католическая церковь заявила о себе как о церкви Киевской и о намерении получить патриарший статус. Символом этого стало начало строительства патриаршего собора в Киеве. Какая перспектива у проекта “Патриархат” сейчас, когда первая волна увлечения идеей прошла?

— Мы в пути — трудном и медленном по причинам как внешним, так и внутренним. Внутреннюю ситуацию усложняет, в частности, то, что наша церковь находится не исключительно на территории Украины, а разбросана по всему миру, и это не только люди, но и целые церковные структуры — в обеих Америках, Западной Европе, Австралии. Сейчас перед нами стоит задача обеспечить прежде всего внутреннее единство этих разных частей в Украине и за ее пределами. Это очень серьезная проблема, потому что речь идет о внутреннем единстве церкви. Не сугубо административно или структурно — на уровне наставления: мы в Украине должны чувствовать, что те, кто за пределами страны, — это наши братья и сестры и они нужны нам, а они также должны понять, что для них внутреннее единство с Украиной является чрезвычайно важным. Являться патриархатом — значит нести ответственность за всех, где бы они ни находились. Мы привыкаем, вдумываемся, что это означает — патриархат.

— То есть вы еще не решили, что это означает?

— Идея патриархата для УГКЦ появилась не вчера, она идет из XVII века. Вполне естественная мысль, важная для той традиции, к которой мы принадлежим, поэтому и идея время от времени возникала в разные моменты нашей истории последние триста лет. Но с 60-х годов прошлого века она стала для нас первостепенной, вызвав большой интерес и множество разногласий. Дело в том, что с того времени патриархат перестал быть сугубо теоретической конструкцией. Мы должны понять, что это не просто традиция восточной церкви, которой мы являемся. Мы должны понять суть — что означает быть патриархатом, думать как патриарх. То есть возникло множество проблем практического порядка. Когда начались соревнования за патриарший строй для УГКЦ в 60-х годах, церковь в Украине молчала, потому что не могла говорить. Все происходило за пределами Украины — в основном в Северной Америке и немного в Европе. Идея патриархата только недавно стала частью жизни нашей церкви и здесь, в Украине. Но когда она сюда пришла, послужила причиной многих разговоров без понимания того, что все это означает.

— Какие есть внешние трудности на пути к патриархату?

— Дело в том, что по законам католической церкви патриархаты устанавливает или Вселенский собор, или, если он не собирается, от имени церкви Папа Римский. К сожалению, Второй Ватиканский собор, на котором заходила речь о статусе Украинской греко-католической церкви, не выработал соответствующей процедуры. Вопрос повис в воздухе. Новое законодательство — прошло приблизительно 20 лет с тех пор, как появился новый кодекс церковного права, — также не внесло ясности в этот вопрос. Он подтверждает источник решения — Вселенский собор или Папа, но вопросы о том, когда, как, почему этот статус дается, остались открытыми.

— Очень похожая проблема у православных братьев, которые тоже не могут получить автокефалию и даже автономию, поскольку порядок предоставления этого статуса остается спорным и не до конца понятным. Впрочем, думаю, “внешние трудности” УГКЦ, как и в случае с православными церквами Украины, не исчерпываются каноническим правом.

— Роль межцерковных отношений в тех решениях не является тайной. Московский патриархат неоднократно и различными способами выражал протесты по поводу становления патриархата Украинской греко-католической церкви. Но следует заметить, что появление УГКЦ с патриаршим строем было бы неприятным не только для Московского патриархата. Это подчеркнуло бы самобытность нашей церкви. Почему-то существуют опасения, что если мы будем такие самобытные, то сможем или захотим оторваться от всех и вся. Возможно, подобные опасения сдерживают Ватикан. Латинская ментальность направлена на централизацию. В отличие от восточной традиции, для которой патриарший строй и соборность — естественный способ существования.

— То есть сам принцип построения католической церкви мешает Ватикану до конца понять внутреннюю потребность церкви, которая составляет довольно большую ее часть? Тогда есть ли у вас шансы найти там понимание?

— Не только мы являемся кандидатами на патриарший строй в структуре католической церкви. Очень близка к этому Сиро-Малабарская церковь (одна из восточнокатолических церквей со статусом Верховной Архиепископии, у нее больше всего верных в Индии и индийской диаспоре в мире. — Е.Щ.), очень представительная и по численности, и по структуре. Они ежегодно возводят в сан около 250 священников. То есть это крупная церковь. Очевидно, больше, чем наша. И у них, и у нас есть все необходимое, чтобы получить статус патриархата. Но что делать с системой централизованной институции, с опасением, что стремление ее части быть собой обернется отсоединением, обретением независимости; со страхом, что если кто-то выйдет из-под жесткой руки, то сразу убежит подальше? А тут еще внешние влияния — Московский патриархат и другие православные церкви, которые не очень рады видеть патриарший строй у греко-католиков.

— Почему?

— Потому что они не знают, что с нами делать, как к нам относиться. Потому что мы для них — парадокс. Диковинка. Что-то неестественное. У подобного отношения историко-богословская подоплека. Больше всего обеспокоен, конечно, Московский патриархат, потому что все это происходит на территории, которую они хотели бы видеть только своей. Вот они и принимают меры, чтобы отбить охоту у Ватикана. Это продолжается сотни лет.

— Что даст статус патриархата УГКЦ? Не является ли это просто ответом на социально-политический запрос на “киевскую поместную” церковь и желание нации, получившей недавно независимость, быть независимой во всем и от всех?

— Все наоборот. Сообщество может состоять только из людей, осознающих свою идентичность. Мы должны стать собой, осознать, кто мы, какие и откуда. Только тогда мы можем стать везде приятелями и собеседниками. Если мы являемся безликой группой безликих, мы не можем быть приятелями. Мы не можем строить единство. У некоторых представителей Вселенской церкви, очень обеспокоенных вопросом единства, большие трудности с пониманием того, на чем строится это единство. Мы видим единство как сопричастность. Осознание своей истории, своих особенностей, связанных с тем, что мы выросли на этой земле, — для нас не выглядит как основание для отчуждения. Скорее наоборот. Будучи сознательными духовно, богословски, церковноправно, культурно — мы становимся более сильными партнерами. Потому что поместная церковь является воплощением Христовой церкви в данной местности или культурной группе. Тогда она, отдельная и самобытная, в общении с другими составляет Вселенскую церковь. Это очень трудно понять представителям системы, являющейся централистической. Кое-кому трудно пробиться к пониманию, что человек удовлетворен не тогда, когда он далек от всех, а тогда, когда он общается с другими — не как зависимый, а как свободный человек. Патриархат — духовная автономия, дающая возможность общаться более глубоко, с большим доверием.

— Кажется, проблема не только в “непонимании” со стороны Ватикана. Внутри УГКЦ нет единодушия в вопросе необходимости патриархата. И зачастую это связано с сомнениями верных в способности своих украинских владык руководить церковью. Ватикану доверяют больше.

— У нас в Украине действительно много людей, думающих, что наше спасение только в единстве с кем-то. Люди не доверяют себе, не понимают своего достоинства. Они не понимают, что быть собой — не означает стать чьим-то врагом. Мы должны осуществлять свое достоинство, данное нам Богом, в общении с другими. Но это должно быть общение свободных и равных, — только тогда наше достоинство реализуется. В Украине есть люди, не понимающие, что невозможно полноценное единство в обстоятельствах неосознавания себя. Они хотят быть с Польшей или с Россией. В нашей ментальности есть немного комплекса неполноценности. У нас не развито чувство не только политического, но и просто человеческого достоинства, если мы думаем, что можем существовать только как часть кого-то другого. Эта трудность сказывается и на жизни церкви.

— Сейчас наблюдается потепление в отношениях между Московским патриархатом и Ватиканом. Как это может сказаться на Украинской греко-католической церкви?

— Очевидно, никак. Ватикан не хотел бы, чтобы мы были препятствием в отношениях с Московским патриархатом. А со стороны руководства РПЦ я не вижу ни малейшего изменения в отношении к нам. Все так же, как и было. Повторяются все те же слова. Я не уверен даже в том, что происходит какое-то потепление. Если есть искреннее желание сближения, общения, тогда не выдвигают условий — а встречаются и общаются. А если начинают ставить условие “сделай то-то и то-то, тогда будем тебя любить”, — то это отсутствие искреннего желания общаться, отсутствие настоящей любви. Различие между политикой бывшего и нынешнего патриархов Московских только в форме — много шума, но ничего нового по сути не происходит.

— Были ли какие-то попытки общения непосредственно с УГКЦ со стороны руководства РПЦ?

— Нет. Для них мы остаемся просто препятствием, трудностью. У меня были маленькие встречи с русскими, и я сделал вывод: они уверены, что если ты русский, то должен быть православным. И наоборот — если ты православный, тогда ты действительно русский, или, в нашем случае, украинец. А если ты православный, то ты не католик. Все довольно просто. Для них католик — это латынник, латинской традиции. То есть “не наше”. Это неправильно. И мы своим существованием эти простые постулаты отрицаем. Мы, видите, и православные по традиции, и католики, объединенные с Апостольской столицей в Риме. Как говорил Папа Римский во время празднования 1000-летия Крещения Киевской Руси, “православная вера, католическая любовь”. Православными мы являемся в вере, католиками — в любви, в единстве.

— УГКЦ считают “церковью Галичины”. Может ли быть статус патриархата у региональной церкви? Ведь поместная церковь должна охватывать всю страну.

— Наш идеал — одна поместная церковь и один патриарх, который будет сидеть в Святой Софии в Киеве. Мы хотим вернуться к этому. Я об этом сказал и здесь, и в Риме: когда мы говорим о патриаршем строе для греко-католиков, мы не хотим, чтобы он стал формой отделения нас от православных братьев. Для нас патриархат — не завершение. Для нас это средство для достижения более серьезной цели — единства Киевской церкви, которая была вначале. Патриархат — это путь, а не венец мечтаний. Мы строим Патриарший собор в Киеве. Нам говорят: вот, вы строите собор на Левом берегу в противовес Софийскому на Правом. Нет. Мы не строим свой собор в качестве альтернативного христианского центра. Только как временный. До тех пор, пока единый патриарх не засядет в Святой Софии.

— На этих утверждениях основываются обвинения в ваш адрес в том, что вы хотите присоединить всех украинских христиан к Католической церкви.

— Я хочу, чтобы церковь была единой. Это не означает, что все должны стать католиками или присоединиться к нам. Я хочу, чтобы все были в Христе одними. Когда патриарх Кирилл хочет общаться с патриархом Запада Папой, разве это означает, что он собирается “католичиться”? Нет, это означает, что они хотят быть вместе в Христе. По крайней мере, я на это надеюсь. В этом суть экуменизма — быть одним. Единство не может быть иным, нежели общение разных и равных. Это является идеалом церкви. Христос говорил на арамейском языке, но он не настаивал, чтобы все говорили на арамейском. Нас объединяет Христос, а не какие-то внешние вещи.

— Ходят слухи, что вы подали в Ватикан прошение об отставке. Это правда?

— Нет, я не подавал в отставку. Слухи, очевидно, связаны с тем, что, когда мне исполнилось 75 лет, я обратился к своим братьям, епископам нашего Синода, и к Папе Римскому с предложением позаботиться о будущем. Я уже не молод и не стану ни моложе, ни сильнее, ни здоровее. Надо искать новые силы. Никто не сможет и не станет, я думаю, вынуждать меня оставить должность Верховного архиепископа, и я могу оставаться на этой должности пожизненно. А могу в благоприятный момент отойти и дать церкви возможность развиваться дальше под предводительством кого-то другого. Но я не считаю, что надо тянуть до последнего момента. Человек старший должен быть уважаемым, у него большой опыт, но нет того размаха, той силы, чтобы руководить церковью. Это естественная вещь, и я это понимаю. Я говорю откровенно: подумайте о будущем. Как обычно происходит переход? Кто-то умер, и тогда быстренько ищем преемника. Но лучше сделать иначе: в определенное время передать дела церкви из рук в руки своему брату.

— Вы уже определились, кто это будет?

— Ищем. Видите ли, с того времени, как я об этом намерении рассказал, прошло уже два года. Я придерживаюсь того мнения, что никто в мире не бывает незаменимым. И что идеального главу церкви мы не найдем. Только Господь Бог идеальный.

— Каких изменений можно ожидать в УГКЦ в связи с приближающимися выборами? Кто бы их ни выиграл, ситуация в стране, скорее всего, станет немного иной.

— Церковь является церковью и должна сохранять свое достоинство, независимо от того, кто находится у власти. Государство обязано, со своей стороны, уважать церковь, а церковь — помогать государству в тех вопросах, где сферы их забот об обществе пересекаются. Это в идеале. Но идеала, еще раз говорю, на земле не найти. Каждое государство хочет контролировать церковь — не только у нас, в любой стране это так. Более или менее видимо, более или менее интенсивно. Такова сама природа государства: это институт, который не любит свободных элементов, любит контролировать все. А церковь по своей природе, если она хочет оставаться церковью, должна быть свободной, не подчиняться, но при этом действовать вместе в добрых начинаниях. Поэтому, каковы бы ни были политические изменения, церковь всегда будет пытаться сохранить свою свободу. Мы, разные христианские церкви и сообщества в Украине, должны быть по отношению к государству свободными, равными, и нас не должны использовать для целей сугубо политических.

— Ваша позиция в вопросе “церковь и выборы” известна: вы всегда были противником использования церкви для поддержки того или иного лица. Впрочем, в этот раз, по слухам, на поддержку со стороны УГКЦ надеется Арсений Яценюк. Будто бы он договорился об этом с вами.

— Да, я встречался с господином Яценюком. Но никакой поддержки на выборах со стороны греко-католической церкви ему не обещал. Так же, как кому-то другому — многие хотели бы, чтобы мы стояли за ними. Видите, сейчас такая мода: все кандидаты хотят, чтобы около них находилось какое-то духовное лицо для украшения. И чем больше украшений, тем лучше. Это не почетно для церкви. Это использования церкви для своих политических целей. Почетно для церкви — в ежедневной жизни, когда государство уважает церковь, а церковь служит народу. Мы не отдаляемся от народа и осознаем свои задачи в обществе.

— Впрочем, позиция о “неподдержке” — декларативная. Ведь трудно проследить, что происходит в каждом приходе и какие политинформации проводят священники во время или после литургии.

— Нет, проследить невозможно — в этом наша трудность. Но здесь есть еще вот какой момент: что вы назовете “политинформациями”? Мы не можем молчать. Нет, мы не собираемся говорить, что надо голосовать за того или иного кандидата. Ни в коем случае. Но мы должны четко сказать, и прихожанин хочет и имеет право услышать это в церкви: на что нужно обращать внимание в своем выборе. Церковь должна давать ориентиры. Например, мы хотим видеть власть, проявляющую искреннюю любовь к Украине. Мы хотим видеть президентом человека, который вел себя честно, у которого авторитет политика, который придерживается слова, данного перед народом, своими избирателями. Мы должны об этом говорить. Но не в пользу того или иного кандидата. Под этот критерий может подойти один, три или тридцать кандидатов. Пусть среди них и выбирают — но уже сами. Использование церкви в избирательной гонке — это обоюдоострый меч. Всегда, когда церковь поддается соблазну поддерживать какого-то определенного кандидата, она проигрывает. Не только в нашей стране — повсюду. И хорошо, что проигрывает, потому что это учит. Мы не являемся ни идеологами, ни судьями, но наша задача сказать: будьте бдительны, люди, не продавайте своих голосов и своих душ.

— Избиратель ответственен за то, что избранный человек будет делать на своей должности. Это вопрос этики, и он особенно труден сейчас, когда впереди у нас выборы почти без выбора.

— История полна сложных моментов. И она научила нас пониманию, что ни одна ситуация не является безвыходной и настолько трагической, что остается только впасть в отчаяние. Да, сегодня мы находимся в неком тупике. Но ведь это не является чем-то неслыханным в истории в нашей или же других стран. В такие моменты вопрос выбора особенно сложный. Но мы не лишены полностью силы выбора. Надо искать лучший выбор из возможных. Хорошее время, чтобы определить, что для нас самое важное. Мы понимаем, что переживаем не самые лучшие времена, и поэтому Всеукраинский совет церквей обращается к народу с призывом молиться. Молитва имеет большую силу. Молиться не за такую или же иную развязку. Не цель молитвы — советовать Богу, как оно будет лучше. Не думаю, что Богу нужны советники. В своей молитве мы должны поручить Богу свою ситуацию, — он видит выход из нашего тупика лучше нас. Он умеет решать все. Это чрезвычайно важно: сознательно оставить выбор Богу. Это может звучать не по-земному. Это и не является вполне по-земному, но какая разница, если мы верим в Бога, верим, что он является властителем истории. Даже если придет к власти неприятный нам человек, за которого мы бы не голосовали, должны подумать: если так дал Бог, так это и есть выход. Может, не такой, какой мы считали наилучшим. Впрочем, это не призыв сложить руки и ждать, когда все само собой произойдет. Мы поручаем Богу наше будущее, нашу судьбу, но мы люди, следовательно, должны действовать. Есть такая английская поговорка: работай так, как будто все зависит от тебя, а молись так, как будто все зависит от Бога. Это мистерия — люди предпринимают свои шаги, а за ними стоит Бог.

Екатерина Щеткина, “ЗЕРКАЛО НЕДЕЛИ”, № 42 (770) 31 октября — 6 ноября 2009 г.

Комментарии пользователей (0)

цитата ответить 11 Ноя. 2009 в 06:10 Світлана:

Гузар в Україні чи не єдиний церковний очільник, якому Бог дав достоту мудрості і простоти водночас. Греко-католикам можна тільки позаздрити