Школа злословия

В то же время среди иммигрантов новой волны курение считалось тяжким грехом, несовместимым со званием христианина. Оскорбленные до глубины души, члены церкви снова и снова высказывали пастору свое благородное возмущение: «Как можно поклоняться Богу в том же помещении, где царит грех?! Уже всё здание грехом провоняло – невозможно дышать, не оскверняясь! Ваш долг – обличить лже-братьев и вернуть их на стезю праведности!». Устав от постоянного ропота, пастор отправился на прием к своему окутанному табачным дымом коллеге. Тот внимательно выслушал все заранее заготовленные слова обличения, после чего спросил: «Скажи, брат, что является большим грехом: мусолить устами сигаретку, или же – брата своего? Как ты считаешь?»

Ушли в далекое прошлое времена, когда государь под страхом смерти повелевал поданным употреблять чужеземные товары: есть картофель, пить чай и курить табак, за что и слыл антихристом. Сегодня каждый волен решать – как индивидуально, так и коллективно – что ему позволительно и что полезно. Но где пролегает грань между неприемлемым для меня и предосудительным для другого? Не знавший семейного счастья граф Толстой внушал читателям, что все семьи счастливы одинаково, а несчастны – каждая по-своему. На самом же деле все обстоит иначе: всякое счастье уникально, а несчастны все одинаково, и потому в ропоте и недовольстве куда проще найти союзника, чем в радости и благодарении. Добиваться чьего-либо доверия куда безопаснее и увлекательней, вверяя собеседнику свое недовольство не им или собою, а кем-то иным.

Но стоит лишь заметить что тот, о ком мы говорим, оказывается, слышит нас, мы готовы провалиться сквозь землю: Богом данное чувство стыда сигнализирует нашей душе об опасности, подобно тому, как ощущение боли оберегает наше физическое тело, заставляя одернуть руку от горячего. Проблема оказывается не в том, что мы говорили о ком-то, кого считали отсутствующим, а что отзывались о нем иначе, чем говорили бы в его присутствии. За глаза мы с готовностью обсуждаем то, чего не осмелились бы произнести в лицо. Брат Господень (Галатам 1:19) предупреждает: «Не злословьте друг друга, братия: кто злословит брата или судит брата своего, того злословит закон и судит закон» (Иакова 4:11).

Стоит отметить, что «злословие» обозначено тут словом, отличным от того, что обычно переводимо как «злоречие» и означает проклятия, хулу, поливание грязью и прочее словесное зло. «Злословие» не предполагает явного злого умысла. Но оно указывает на категоричность наших высказываний, которыми мы, сами того порой не замечая, способны принижать, порочить, оговаривать, позорить кого-то. Совершенно не обязательно клеветать на человека или оскорблять его. Мы всего лишь доверяем стороннему собеседнику свое недовольство чьими-то поступками или словами, предполагая при этом, что эти поступки или слова сообщают нам нечто о человеке, чьи кости мы перемываем. У нас и в мыслях нет осудить ближнего – всего лишь обсудить. Однако, брат Иаков предупреждает нас: обсуждать и осуждать – одно и то же.

Характерным признаком такого «обсуждения» или «бытового злословия», как можно было бы его назвать, является смешивание реальных фактов и наших суждений о причинах, по которым человек поступил так или иначе. Мы говорим: «А чего вы еще хотели, если он вырос в такой семье?», или «Да она и простую работу-то нормально не выполнит, куда ж ей … ?». В конце концов, как говорил Жванецкий: «Чего можно ожидать от человека лысого, когда всем и так ясно, что он лысый?» Любое случайное обстоятельство может быть объявлено причиной того, что нам в этом человеке не нравится. Но мы не ограничиваемся претензией на способность распознавать причинно-следственные связи между фактами чужой биографии. Мы зачастую провозглашаем, что можем различать чужие мысли, мотивы, желания: «Ему только этого и надо», «Она, небось, хочет…». «Они думают, что…», и т.п. И уж совсем беззастенчиво претендуем мы на богоподобное всеведение, когда в суждениях наших звучат абсолютные категории типа «вечно», «всегда», «никогда»…

«Бытовое злословие» может проявляться в самых различных формах. Но три его типа особенно распространены среди верующих. Первый из них – это непринужденная беседа по пути из церкви. Мы обсуждаем, как один проповедник неверно произносил слова, а другой молился слишком долго или слишком коротко; как музыканты играли слишком громко или слишком заунывно. Мы оцениваем только что состоявшееся таинство поклонения Богу, как если бы речь шла о неудачном любительском спектакле. Что же мы тогда делали на богослужении? Зачем были там? Не является ли эта пустая болтовня лишь дымовой завесой, которой мы прикрываем самое главное – то, что нам открыл Бог во время нашего поклонения Ему? Не поддались ли мы на человеческую «мудрость», что молитва, это когда мы говорим с Богом, когда же Бог говорит с нами – это шизофрения?

Чаще всего мы просто боимся открыть брату или сестре нечто глубоко личное и сокровенное. Например, что давно просим у Бога некоего ответа, но так и не получили его. Или – что знаем, каков ответ, и потому боимся спрашивать. Или – что поучили ответ, но не желаем делиться им, потому что, как пойманные с поличным, понимаем: каждое сказанное слово может и будет использовано против нас. Ведь если брат или сестра будет знать, в чем мне, по мнению Господа, необходимо измениться, в чем покаяться, от чего отвратиться, – мне будет куда труднее забыть об этом к вечеру. Тот, с кем я разделил свое бремя, понесет часть ответственности за него, и не позволит мне снова впасть в самодовольство. Так что куда безопаснее говорить о том, в чем, по моему мнению, должны измениться другие.

Другой тип «бытового злословия», характерного среди верующих – распространение «молитвенных нужд». Когда мы просим молиться о ком-то, мы действительно озвучиваем просьбу этого человека, или же распространяем собственно мнение под «духовным» соусом? Когда, к примеру, мы просим заступиться в молитве за брата, потому что у него, похоже, не все в порядке в отношениях с женщинами, пошли ли мы в первую очередь и помолились об этом вместе с ним? Спросили ли его согласия подключить других к молитве? В итоге доходит до того, что вся община «ходатайствует» за человека, а он даже не подозревает, что у него какие-то проблемы. И совершенно прав, ведь проблемы в этом случае не у него, а у нас.

Третий тип – просьба духовного совета. Допустим, у меня недоразумение каким-то братом, но вместо того, чтобы пойти, скажем, вместе с ним к пресвитерам, разобраться, покаяться, примириться, я начинаю просить совета у любого встречного, распространяя тем самым собственное видение ситуации. При этом каждый стремится распространить свое мнение быстрее, чем оппонент – свое, чтобы на моей стороне было больше союзников, чем у него.

***

Зачем мы это все делаем? Не научившись доверять Богу в этом ненадежном мире, мы пытаемся контролировать ситуацию, формируя видимость понимания происходящего: некую зону комфорта, круговую поруку, коалицию, в которой все будут поддерживать нашу точку зрения. Не ища истины в Боге, мы думаем, что наше собственное мнение может стать истиной, если достаточное число братьев и сестер с ним согласится и мы, подобно киплинговским бандерлогам, сможем провозглашать: «это правда, потому что мы все так говорим».

В миру такое вполне объяснимо: «Слова наушника – как лакомства, и они входят во внутренность чрева» – говорит мудрый (Притчи 26:22). Сплетни становятся самым доходным бизнесом. Уже не понятно: глянцевые журналы так популярны, потому что в них печатают сплетни про знаменитостей, или же знаменитости, это те, про кого печатают сплетни популярные глянцевые журналы? В любом случае, именно через СМИ «пипл хавает» как высшее откровение высказывания о семье, морали, духовности и смысле жизни из уст людей, жизнь которых лишена и нормальной семьи, и элементарного смысла, и какой-либо морали, и подлинной духовности: «Кто в эфире, тот и мессия. У кого дубина, тот и хозяин. И каждый хочет использовать Бога, употребить его по назначенью» (М. Леонидов).

Сплетни о похождениях киноактеров и фотомоделей создают иллюзию, что в мире что-то происходит, а мы при этом держим руку на его пульсе. Все эти «новости» сообщают о реалиях жизни не более, чем рябь от ветра на поверхности воды о тайнах морских глубин. Но нам так спокойнее. Мы любим обсуждать других, потому что это помогает забыть об ответственности, лежащей на нас самих. Мир приучил нас верить древней лжи: чтобы мне было хорошо, что-то должно измениться. Или кто-то. Писание же учит, что меняться должны мы сами, учась быть достойными звания, в которое мы призваны.

Мы ищем оправдания тому, что обсуждаем прегрешения других, поскольку они – большие. Но так ли это? Если прегрешение – в нарушении заповеди, то наибольшее прегрешение – в нарушении наибольшей заповеди. Обсуждая ближнего, мы поступаем так, будто нам все известно об этом человеке, об обстоятельствах его жизни, о его помышлениях, о его мотивах, о страхах и надеждах. Вместо того чтобы искать, что Бог хочет изменить во мне, я рассуждаю, что я бы изменил в этом человеке, будь я на месте Бога. В итоге мы не просто презираем ближнего, но и претендуем на место Бога, нарушая обе наивысшие заповеди (Марк 12:29-31).

Иаков подытоживает: «Кто злословит брата или судит брата своего, того злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья. Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить; а ты кто, который судишь другого?» (Иакова 4:11-12). Господь же предупреждает «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (От Матфея 12:36,37). Посему давайте будем помнить, что мусолить ближнего устами своими – грех. Давайте будем предполагать возможные последствия наших слов. Давайте помнить, что только наше собственные изменения научат нас быть довольными. Не будем позволять другим злословить ближних в нашем присутствии – пусть не в нашей власти заграждать уста говорящих неправду, но в нашей власти отойти в сторону, не подставляя им угодливо своих ушей. Когда же нам будет необходимо обсудить с кем-либо ту или иную ситуацию, будем в первую очередь обсуждать ее с Господом. В конце концов, давайте просто будем меньше болтать, ведь болтун, действительно – находка для врага.

Сергей Головин, Школа без стен