Янис Озолинкевич о служении хорошего пастора, советских гонениях и Таллинском пробуждении

Янис Озолинкевич — епископ союза пятидесятнических церквей Латвии. В конце 70-х — он был частью команды знаменитого Таллиннского пробуждения в церкви Олевисте.

Через него пробуждение пришло в его родной город Елгаву, который на многие годы стал центром пятидесятнического движения в Латвии.

У хорошего пастора должна быть холодная голова и горячее сердце

Расскажите, как Вы почувствовали призвание к пасторскому служению?

Честно говоря, призвания к пасторскому служению я не почувствовал. В 14 лет я уверовал. Когда моего отца стали судить, ему сказали: «Ваши сыновья по вашему пути не пойдут». Он сказал: «Янис пойдет. Если Янис уверовал, Бог его укрепит». Ну годам к 18 я отошел от Бога и до 24 лет, до армии, во время армии, я не служил Богу. Я был крещен водой, крещен Духом, но все оставил. Я служил в армии, был уважаемым человеком.

И вот ночью я вижу сон, голос мне говорит ночью, как будто какой-то человек мне говорит: «Ты хочешь меня оставить, но Я тебя никогда не оставлю». И несколько раз, когда смерть была около меня, как говорится, на ширину солдатской гимнастерки, то в такие моменты во мне звучал голос: «Это потому что за тебя отец и мать молятся». И вот пришел я с армии, приехал в собрание и когда я был на втором собрании здесь в Елгаве, один брат сказал: «Янис, выходи, мы за тебя помолимся». Я встал и пошел, сам не задумываясь как. Склонил колени и сказал всего несколько слов: «Господи, если можешь, прости меня». И сказал, если Ты меня простил, дай знамение, чтобы я заговорил каким-то иным языком. И когда я это закончил, я слышу, что говорю на каком-то языке, мне неизвестном, и я понял, что Бог меня простил. С того дня началась моя духовная жизнь.

Я не был тогда активным членом, просто сидел на скамейке. Построил дом после женитьбы и пригласил одного брата, который был известен во всем Советском Союзе, латыша, чтобы он освятил мой дом. И вот братья устроили четыре дня богослужений в моем доме. На четвертый день он прибежал утром и говорит: «Я из-за тебя всю ночь не спал!» А я думаю: «А что я наделал?» Он говорит: «Бог положил мне на сердце тебя рукополагать в служители». Он говорит: «Ты готов?» Я говорю — «Если Бог требует, я готов», но мне просто хотелось, чтобы дело поскорее закончилось. После служения он берет всех старших братьев, шестеро их было, заводит в отдельную комнату и говорит: «Бог мне открыл, сейчас будем совершать рукоположение». Те говорят: как, что, непонятно, как это так? Он говорит: «Бог открыл». Но видя, что братья сомневаются, говорит: «Кто желает ему добра, положите руку на него». Ну кто же не желает добра? Ну положили руки, он берет бутылку с елеем и выливает на мою голову, не мажет, а выливает и говорит: «Я помазываю тебя в священники по ветхозаветному образу». Только бороды у меня не было как у Аарона, но масло стекало по носу вниз. Всё.

И так я жил еще лет 5, может, больше. В 1975 году я стал переводчиком, с русского на латышский, с латышского на русский и так работал. И потом братья сказали: «Ты же тоже должен что-то проповедовать». Я начал вести собрание, что-то проповедовать и так дело двигалось вперед. В один день братья решили, что надо избрать служителя, но кого? И я положил на сердце, если тот, которому я навредил, потому что он нечестно поступал, скажет, что следует избрать меня, тогда это знак от Бога. Сидят братья, совещаются: кого? Встает тот самый брат и говорит: «Никого другого, только Яниса». И так я стал пастором.

Я участвовал в, так называемом, Таллинском движении, ездил по Советскому Союзу, много интересного видел и Бог так постепенно утвердил и я убедился в одном, что однажды отец мне сказал: «Если Бог тебя назначил, тебе туда не надо рваться, ты поддавайся Богу и Бог сам тебя поставит». Потом, уже зная законы Советского Союза, которые говорили что, для создания библейской школы, нужен союз, я предложил братьям тогда создавать союз. Мы создали союз из 5 церквей, сейчас их у нас 19. Оно понемножку растет и я вижу везде руку Божью. Сейчас уже все старые мои братья в вечности, я остался тут один такой.

Какие Вы могли бы перечислить характеристики хорошего пастыря?

Я немножко пошучу. Пастырь должен тренироваться, как судья хоккейного или футбольного матча. Он должен быть спокойным, когда в него бросают помидорами, яйцами. У него должна быть холодная голова, но очень горячее сердце. Это значит, он горит для Бога, но голова у него ясная. Он не работает на эмоции, а на основании Слова Божьего, Слово говорит так, значит так. Если у него холодная голова, он не будет горячиться, не будет кричать на других. Порой, когда пасторский совет, я радуюсь, что мои браться высказываются. Бывает, что они высказывают диаметрально противоположные мнения, но я хочу, чтобы они высказались и потом мы начнем решать, решили вопрос и все довольны, потому что все высказались. Авторитет епископа или пастора не должен угнетать других. Авторитет пастора должен состоять в том, что он ведет церковь или собрание. Он знает, куда он хочет вести церковь. Чтобы достигнуть того, что Бог положил на сердце, надо много молиться. Это значит, что нужны: холодная голова, горячее сердце и много молитвы. Люди удивляются, как все решается, но я всегда около недельки молюсь за каждый вопрос. Я говорю: «Господь, мое мнение такое, если Твое мнение другое, я готов принимать. Но, если Твое мнение такое, дай, чтобы братья проголосовали за него единогласно». Каждому даю высказаться и когда решение принимается в согласии, люди удивляются, как это так, ты сильно поработал. Да, я сильно поработал на коленях. Это важные вопросы. Я вижу, что происходит в церквях, что бывают такие люди, которые шумят, кричат, но не по Слову Божьему. Я должен горячо защищать свое мнение, но я должен уважать мнение другого. И когда я уважаю мнение другого человека, это очень важно. Вдруг мое мнение ошибочное и потому мы молимся и Бог, Дух Святой ведет человека туда, куда нужно. Но за Дело Божье надо стоять не на половину души. Раз ты знаешь, что Бог тебя поставил, значит ты там поставлен.

Вы стали пастором еще в советское время. Каково было отношение советской власти к церкви в Латвии в те времена?

Обстановка в Латвии была намного лучше, чем на Украине и в Беларуссии, поскольку я сам туда ездил, будучи уже пастором. В Латвии было тяжелое время, но потом вторым или третьим секретарем стал Анатолий Горбунов. Он был идеологом и он ослабил давление по отношению к христианам Латвии. Он сам из Латали: возможно это сказалось, не требовал от КГБ гонений. Конечно, притеснения были, но самое последнее серьезное гонение было во времена Никиты Хрущева, когда моего отца посадили в тюрьму в Елгаве в «Черный ворон», увозили в психбольницу верующих, это было. Но в брежневские времена стало проще. Было, что ходили, записали, пошумели, но потом как-то утихло. И я считаю, что особенно конце советского времени в Латвии по сравнению с Украиной, Белоруссией, может и с Россией, было намного больше свободы. Хотя, я сам был в гостях в Воркуте, где руководство города очень доброжелательно относилось к верующим того города. То, как относились местные власти, зависело от того, кто был у власти. Когда я стал пастором, мой дом был почти постоянно под наблюдением. Мы знали, что в конце улицы есть дом и там даже аппаратуру какую-то поставили и следили за моим домом.

Я даже благодарность объявил КГБ за то, что они так хорошо охраняют дом, что его даже закрывать не надо. Когда было совещание в моем доме, кгбист сидел в саду, спрятался, но соседи увидели, стали кричать и он должен был уйти. Наблюдение, слежка были все время. Они приходили в собрание, сидели, записывали все проповеди. То, что не гоняли, это не значит, что не было наблюдения. Наблюдение было постоянно, но не было в Латвии такого неразумного гонения, особенно после Хрущева.

А церкви были зарегистрированы?

Еще и до регистрации были люди, верующие, которых по разным причинам взяли в оборот в КГБ и они должны были доносить. Я знаю одну женщину, она уже умерла, но перед смертью призналась. Мы тогда еще удивлялись, что она вроде уверовала, но очень редко приходит на собрания. Она рассказала, что каждый раз, когда была на собрании, нужно было писать донесение в КГБ. Чтобы не делать этого, она сказывалась больной, лишь бы посещать церковь пореже, чтобы не приходилось доносить.

Когда кэгэбист шумел на меня, даже предлагал уехать из Советского Союза, предлагал помощь с эмиграцией. Я сказал ему: спасибо, я вместе с овечками своими. Согласен эмигрировать, но толкьо вместе со всей церковью, тогда было 150 членов, еще плюс члены семей. Офицер говорит: у нас же трудности с тобой. А я ему отвеаю: у меня тоже трудности с вами. Он спрашивает: а какие? Я прямо так и говорю: вы присылаете своих людей. Я не знал сколько и как и сказал — трое, и по его мимике понял, что попал в цель. Уже потом узнал имена, из КГБ пришел парень и назвал фамилии. Другие люди сами пришли ко мне и сказали, что их завербовали под давлением. И я тогда предложил им своего рода юродство. Открыто встать на собрании и сказать: братья и сестры, меня КГБ приглашает на работу, не знаю, идти или нет, чтобы Бог открыл, что делать. Больше ничего не надо, а мы помолимся. Некоторые так сделали и больше их КГБ не приглашало к сотрудничеству.

Какие настроения были у христиан по отношению к оккупационной власти, было ли что-то вроде молитвы о независимости? Как вы внутри церкви относились?

Если говорить внутри церкви, то вы должны понимать, что у нас с 1975 года церковь была двуязычная. У нас было одиннадцать национальностей и никогда не возникал вопрос об этнической принадлежности. В нашей церкви, я скажу честно и открыто, никогда не было розни по национальному вопросу, только по вопросам традиций. Потому что Бог же ясно говорит, что перед Ним нет ни елинна, ни еврея, а новое творение.

Елгавские подпольщики с Библиями в руках

Ну некоторые церкви молились о независимости, поддерживали движение о независимости, участвовали в нем.

Такие люди были, я даже больше скажу, что делали наши братья. Наши братья помогали печатать Библии, Новые Заветы, песенники на русском языке. Наши братья вложили туда средства, не один десяток тысяч советских рублей для русских людей. У меня есть еще песенники того времени. Их печатали здесь же, в Елгаве, там, где сейчас Сельхозтехника. Зайди с музей криминалистики и увидишь тот станок. Лист печатался сразу с обеих сторон. Скажем, чтобы сделать песенник, нужно было проделать большую работу. Покупается куча книг с хорошим шрифтом. Люди вырезали буквы и наклеивали вручную тексты песен и сами их на алюминиевых листах потом обработали определенным каким-то составом, буквы стали выпуклыми и матрица готова. Этим занимались латышские баптисты. Каждый делал свое дело, аккуратно, четко. Здесь в Елгаве еще есть сестры, которые резали буквочки, тысячи, сотни тысяч и сделали песенники.

А откуда эти станки появились?

Делали сами! Был такой брат, он работал на токарном станке и он все выточил, что нужно. Станок потом аккуратно пикрепляли на резиновых ремнях, чтобы он не стоял на полу и не было вибрации, стены обкладывали ватными матрасами и все тихи, аккуратно. Здесь, в Елгаве, есть дома, где на втором этаже были типографии.

Это все делалось разумно, сохранялась очень серьезная конспирация. Как это происходило: в начале — завезли туда матрасы, все сделали, потом завозят туда бумагу, полторы тонны на один прием, все по частям. Последним туда заносили станок, а потом заходили люди и они 3 месяца работали не выходя из дома. Закончили и уехали. Потом неразумные люди допустили, что их арестовали. Братья, которые тут работали в Елгаве, они четко знали — дом должен быть вне подозрения. Но те люди поставили печатный станок в доме у немцев, а немцы в Латвии в советское время почти все были под наблюдением. И вот посмотрели, что у них что-то электричества много расходуется и бумагу стали замечать. Их конечно арестовали.

А какие объемы печатались таким образом?

Не знаю. Если честно говорить, я знал того, с кем я непосредственно работал и, может, он знал еще одного в цепочке, я больше не знал.

То есть, была сетевая структура и вы друг друга не знали?

Не знали. Даже если бы меня поймали, и развязали язык, я все равно ничего не мог бы сказать.

А кто все это координировал?

Ну кто-то, сейчас я знаю их имена. Трое из них уже умерли, они были из елгавской баптистской церкви, на чердаке у них работала типография. КГБ даже приходила искать. Раз напечатана книга, там есть информация о месте издания. Они пришли, смотрят, люк на чердак и такой замок хороший. Люди, которые это делали, они знали, как делать, чтобы как можно меньше вызвать подозрений. Ну слава Богу, братья помогали. Я прошлым летом показывал молодежи книгу, они не верят, что это отпечатано в подпольной типографии. Со временем краски начали завозить из-за границы, но были и братья химики, которые делали краски с домашних условиях.

Я помню, по всей России были книги, Библии, отпечатанные в Совете церквей.

Совет церквей это 4 типографии и одна из них была здесь, наша, в Латвии. Это все было под Советом Церквей. Но в работе участвовали не только баптисты — были и пятидесятники, и регистрированные баптисты, круг этих людей был намного больше, но все шло под их эгидой. Если бы даже Совет Церквей прекратил существовать, дело бы продолжилось, потому что люди уже работали.

А как их увозили потом дальше на Восток?

Чемоданами. Тогда же не было таможни. Важный вопрос, чтобы курьер был вне подозрения. Один раз в Елгаве мы с братом имели беседу на вокзале и заметили, что за нами хвост. Мы повернули в сторону центральной улицы и пошли, но видим, что он сзади. Мы все тише говорим, чтобы он подошел поближе. Он подошел очень близко, чтобы услышать, тут мы внезапно развернулись и он побежал бегом в нас. Тот брат кричит ему вслед: «Что, плохо слышно было? Извини, ты бы сказал, мы бы говорили громче». Ты должен был быть всегда осмотрительным, внимательным. Агенты КГБ были умные люди, там глупые не работали.

Расскажите о своем участии в Таллинском пробуждении.



Когда я первый раз услышал, что там происходит, я решил поехать посмотреть. Я, как пятидесятник, смотрю на все вопросы с подозрением. Потому что бывает много ложного, недуховного, мы уже с этим сталкивались. Вот, приехали туда и смотрю, молится один брат, одной рукой в этом время рукой чешет затылок, вторую руку положил на брата, молится. Я говорю: что это за молитва, это же несерьезно. Ну посмотрел, что люди падают, никогда до этого не видел, чтобы люди падали. До этого видел, что людей подымает в воздух, дважды видел, что люди в воздухе подняты, но чтобы падали, не видел. Что такое? Непонятно мне. Я думаю, наверное их проповедник толкает. А потом смотрю, а там люди стоят и просто без видимой причины падают. Потом я еще посмотрел то, как они молятся за больных. Я видел как из Москвы приехала женщина, у которой был рак и прямо во время служения опухоль ушла и она здорова и славит Бога. Меня смущало, что он вот так руку поднял и тихо-тихо молится. Я думаю, ну что это за молитва, пятидесятник должен как помолиться, так помолиться, чтобы на полтора километра слышно было. Я так привык. Приехал домой, через 2 недели опять была возможность побывать в Таллинне и тогда я сказал себе: мне это нужно. Я понял, что это важный вопрос. Я был в посте и молитве и поехал туда.



Мои знакомые договорились, что они за меня помолятся. Они помолились и это был первый раз в жизни, что я свалился с ног. Потом мы уже подружились и я ездил в Таллин раз в месяц и вместе с братьями молился за больных. Был такой момент, никогда не забуду. Один эстонец подходит к этому брату моему, Александру Попову, который тоже эстонец, хотя финского происхождения. По-эстонски говорят. Они между собой по-эстонски, поговорили, тот обращается ко мне и говорит на эстонском «помолимся». Он даже забыл, что мне нужно сказать хотя бы по-русски. Ну я понял, что надо молиться, я сказал: Господи, о чем молиться? А он уже начал молиться. Я говорю, Господи, о чем молиться? Дай, о чем молиться! Я положил руку и стал молиться. Я не молился ни на латышском, ни на русском.



Я молился на незнакомом языке. Я понял, что здесь молитва реально нужда этого человека. Бог не открывает в чем вопрос, но я молился. Это было участие в молитвах там. Потом, когда меня в Таллинне увидели братья с Украины, Белоруссии, то стали приглашать к себе, ну тогда уже я стал ездить по Украине и Белоруссии. Самое сильное переживание было в Барановичах, потому что там группа молодежи, человек 50–60, может, больше, несколько месяцев постились и молились, не постоянно в посте, но определенное время, и мы туда приехали. Самое интересное было, что когда я стал призывать к покаянию, дьякон, который потом сыграл важную роль в этой церкви, говорит: брат Янис, у нас никто не кается. И после призыва тут же 28 человек, по некоторым данным 30, уверовали. С октябрьских праздников до нового года 100 человек присоединилось к церкви. Жалко, что некоторым братьям это показалось страшно, громкие молитвы, собрания длинные, и они начали восставать против и хорошее начинание разделилось на две части. Это было плохо. Но обе эти церкви работают. Одна церковь по-моему полторы тысячи сейчас, в другой было где-то 600. Одна часть перешла к баптистам, другие — пятидесятники. То, что отрадно — молодые братья, которые тогда были в посте и молитве, большинство из них стали хорошими пасторами.



Сыграло ли таллинское пробуждение какую-то роль в Латвии?



Таллинское пробуждение в Латвии, как и в Эстонии, не сыграло ту роль, которую оно сыграло в Росиии, Украине, Белоруссии.



То есть, это было пробуждение, которое было больше ориентировано на другие страны?



На другие республики, потому что эстонцы приходили только помолиться и уходили, у нас в церкви приходили помолились и ушли. Пробуждение делало то, что даже сегодня можно зайти в любую протестантскую церковь и услышаь: а помнишь, брат, мы у вас уверовали. Оно сработало тем, что много людей, которые приходили неверующими, уверовали и потом стали членами других церквей.



А как реагировала власть на это?



Как раз тогда они просили меня уехать. Они приходили в собрание, видели то, что происходит. Цыган, мирской парень пришел, ноги болят, с трудом ходит, помолились, он стоит, бьет ногами об пол и кричит: ей-богу, не болит. Потом через две недели его встретил, он говорит: у меня уже две недели ноги не болят. Если человек умный, если он не переполнен злостью, он же что-то думает. А в КГБ наблюдали.



За чудесами приходили и не верующие в пробуждение люди?



Время пробуждения — это конечно было чудесно. Приезжали братья с Украины и там Бог за раз 25 человек крестил Духом. Среди них был чемпион прибалтийского военного округа по самбо Петерис Копейко. Он как обнял меня, я думал — все, брат, твоего ребра не станет, он сломает. Здесь у нас было собрание, люди приезжали с Украины, Беларуссии, такие горячие, они на своих местах работали. В Америке я встретил брата, он говорит: я был в твоей церкви, кто-то меня переводил. Я смотрю на него и смеюсь: я переводил. Он уже не знает, сегодня это седой, серьезный мужчина, епископ в Америке в славянских церквях. Те люди, которые это пережили, они не могут успокоиться на том, что они пережили. Ну, скажем, в Украине, в одной баптистской церкви было все аккуратно, не так, как у пятидесятников — руки, ноги вверх и кричат, и приехали там братья, их пригласили и во время собрания, слепая от рождения девушка прозрела, стала видеть. И результат был такой, что Духом Святым были крещены все, вся эта церковь. У нас таких проявлений было меньше. По большей части пробуждение захватило Украину и Белоруссию. Латвия меньше, оно было как бы локально, в Елгаве. Называли нас в то время «Мекка Пятидесятников». Из людей, которые приезжали, много разошлось по Светскому Союзу. У нас были случаи, когда в церкви на 300 мест, собиралось до 1000 человек.



Иван Лукутин, baznica.info

Обсуждение статьи

Ваш комментарий

Уведомлять об ответах Отправить комментарий