Религия в школе: между равнодушием и обязаловкой

Эксперимент с обучением этому предмету, обкатанный с 2009 года на отдельных регионах, признан удачным.

Выбранный в конце концов вариант – результат компромисса между духовенством, системой образования и обществом в целом. Но компромисс этот – “живой”, подвижный, требующий постоянного обновления.

Просто взять зарубежный образец и сделать все, “как в цивилизованных странах”, не получится, поскольку в Европе есть и страны с почти клерикальным методом приобщения к духовной жизни (например, Польша), и государства, тщательно изгоняющие из школы даже тень официальной религиозности (классический пример – Франция).

Единого образца нет. Россия на европейской шкале изучения религии в школе – где-то в середине, и это редкий для страны случай умеренности и компромисса.

Бремя выбора

Школьным учителям пришлось за последние полгода пройти курсы повышения квалификации для преподавания нового предмета – в одной Москве эта судьба выпала на долю 3,5 тысячи учителей.

Правда, эти курсы кадровой проблемы с новым предметом не решают. Есть сложности и с объемом знаний у педагогов, и с их психологией: для учителей советской выучки, составляющих подавляющее большинство преподавателей нового предмета, уже сам допуск разговора о Боге в школьные стены – революция.

А ведь в некоторых школах одному и тому же преподавателю приходится вести и сразу по два, и по три модуля из предлагаемых ученикам на выбор шести вариантов ОРКСЭ – “Основы светской этики”, “Основы мировых религиозных культур”, “Основы православной культуры”, “Основы исламской культуры”, “Основы буддийской культуры” и “Основы иудейской культуры”.

Представляете такую ситуацию: провел педагог разговор с православными на тему “Господь Бог наш есть Бог единый”, потом прошел к мусульманам с темой “Нет Бога, кроме Аллаха” и завершил день лекцией об относительности всего и вся на светской этике.

А что делать? По закону дети и родители имеют право выбирать один из шести модулей. И выбор их надо удовлетворять – так это делается в подавляющем большинстве стран Европы.

Выбор в постсоветской школе – не самое любимое дело. Выбор – это ответственность, а ее у нас не любят. Отсюда ностальгия по единому учебнику истории. Но есть все-таки мировые тенденции, европейские нормы. Поставить ребенка перед необходимостью изучать “титульную” религию своего региона – это уж как-то совсем не комильфо, так нынче не делают.

Впрочем, и в Европе сделать выбор школьников чисто формальным можно – и это часто делается.

Польша: фора для католиков

В традиционно католической Польше, например, формально у ребят есть выбор между занятиями по модулю “религия” и по модулю “этика”. Но подавляющее большинство выбирают религию, которую учителям, кстати, рекомендовано называть катехизисом – то есть кратким догматическим изложением христианской доктрины.

Поляк Александр Бугла, семь лет преподававший религию в школах на Опольщине, объясняет перевес католического “модуля” так: “На самом деле альтернативы просто нет. Приходский священник при первой же встрече объясняет детям: “Если тебя нет на занятиях по религии – значит, тебя нет и в костеле. Ты вне веры отцов – католичества”. После таких слов у ребят просто не хватает мужества выбрать этику – они стесняются высказать сомнение”.

Интересно, что в России ситуация как раз обратная: светскую этику выбирает больше всего (в Москве – 47 процентов). Второе место по популярности получили “Основы мировых религиозных культур” (27 процентов). Православие – на третьем месте (25 процентов).

Похоже, что у нас стесняются как раз не сомнения, а веры – все социологические опросы свидетельствуют, что православными себя считает значительно больший процент населения.

Но таково уж отличие российской истории от польской: Русская православная церковь изгонялась из общественной жизни значительно дольше, чем польский Костел; открытая идентификация с костелом для поляка является куда более приемлемой практикой, чем для русского – с РПЦ.

Кроме того, занятия по религии (с католическим уклоном) были разрешены в польской школе с конца пятидесятых годов, а Костел по сложившейся традиции тестирует и проводит аттестацию школьных учителей по курсу “религия”.

У традиционных религий России права аттестации учителей нет, хотя и патриархия, и мусульманское духовенство активно этой возможности добиваются – каждый для своего модуля в рамках ОРКСЭ.

Подводный камень обязаловки

Впрочем, существует мнение, что, порываясь к контролю над процессом, духовенство само себе готовит проблемы: учительский подход к образованию отличается от священнического, и современные дети часто реагируют на попытки разговаривать с ними языком догматов открытым протестом или просто равнодушием. Опыт российского дореволюционного “закона божия” сегодня в общих чертах повторяет та же Польша.

“У меня два господина – директор школы и епископ, и духовная часть этого моего начальства убеждена, что я обязан, будто ксендз в своем приходе, готовить детей к причастию и контролировать, насколько регулярно дети посещают костел”,- объясняет Александр Бугла, в конце концов отстраненный от занятий потому, что местный епископ признал его “недостаточно квалифицированным”.

Интересно, что сам Бугла не считает себя атеистом или агностиком, в интервью “Газете выборчей” он назвал себя католиком, который просто задался вопросом как учитель: “Почему я, учитель, должен формировать веру юного человека, а не его знание, чтобы он потом сам сделал свой выбор?” По словам Буглы, дети часто негативно реагировали на обязательную перед уроком религии молитву, но на занятия их отправляли родители: “Пойдешь – и все: иначе будет позор на все село, на весь городок, на всю родню”. Результат порой тот же, что в дореволюционной России, где самые ретивые атеисты были выходцами из бедных семей приходских священников, зубривших катехизис с малых лет. “В результате общая молитва вызывала неприязнь к Костелу”,- подытоживает свои впечатления учитель Бугла.

США и ФРГ: протестантов просят потесниться

В США, где чуть больше половины населения называют себя протестантами, общая молитва в школе была запрещена решением Верховного Суда еще в 1963 году, после многочисленных и упорных судебных сражений.

Исход битвы решил конституционный принцип “стены разделения” между церковью и государством, заложенный еще отцами-основателями американской конституции и сделавший общеобразовательные школы светскими.

Баталии на этой почве, впрочем, время от времени вспыхивают. В этом году вся страна следила за иском 16-летней школьницы из штата Род-Айленд Джессики Алквист: девочка, будучи атеисткой, потребовала убрать со школьной стены доску с выгравированной на ней еще до упомянутого решения Верховного Суда молитвой. По решению суда доска была убрана со стены, что вызвало в Род-Айленде демонстрации протеста и наплыв тысяч “друзей” в соответствующие блоги – за требование Джессики и против него.

В Германии такую же бурю вызвало недавно предложение министра внутренних дел Вольфганга ввести в обязательные для школьников занятия по духовной культуре еще и исламский модуль (сейчас немецкие школьники могут выбирать между католицизмом, протестантизмом и иудаизмом; некоторые школы предлагают еще и светскую этику – по желанию ученика).

Германию в течение столетий разоряли войны между протестантами и католиками, трагическая история с иудаизмом всем памятна, а тут еще и ислам!

Впрочем, практика показывает: и в Германии, и в России страхи по поводу конфликтов между школьниками, обучающимися по модулям разных вероисповеданий, сильно преувеличены.

Ссоры все-таки чаще вызывает незнание, плодящее фанатиков. Знание, пусть даже и такое особенное, как убежденность верующего человека, имеет тенденцию выявлять общее в разных религиях и примирять людей, а не ссорить их.

Чего мы боимся?

Россия важность ценностей, кажется, поняла на своем опыте в двадцатом веке, когда на ее территории из-за пошатнувшихся ценностей дважды развалились могучие империи с мощной армией и полицией.

Опыт послереволюционных лет замечательно обобщил в общем-то далекий от церкви писатель Михаил Пришвин, написавший в своем дневнике в 1930 году: “Нужно воспитание, чтобы молодежь уважала священников. В естественном состоянии она не любит ни Бога, ни попов”.

На пути этого воспитания много подводных камней. Один из них – желание оградить ребенка от тяжких вопросов и неразрешимых дилемм. Желание быть как все – то есть быть часто не знающим и почти никогда не задумывающимся.

Но ведь мы это тоже проходили – в страшные годы своей истории. Великий русский филолог Сергей Аверинцев, вспоминая насмешки молодежи над пожилыми прихожанами во времена своего детства, писал еще в советские годы: “Дитя вырастает неприметно и быстро, и пока родители будут собираться с духом для разговора, перед ними, глядишь, уже оболваненный парень”.

В этом, наверное, и состоит главное мужество верующего – иногда не быть как все. Да и неверующего – тоже.

Недаром один из оппонентов боровшейся со школьной молитвой в США Джессики Алквист сказал: “Я хотел бы, чтобы моя дочь была такой же сильной”.

Дмитрий Бабич, ”Риа Новости”