Дмитрий Певцов: В моем лексиконе появилось слово «грех» -

— Вы не боитесь открыто говорить о вере в Бога? Ведь известных людей часто упрекают в том, что они, мол, просто позитивный имидж себе создают, а на самом деле они — ух какие…

— Я готов к такой критике. Ведь то, что я увидел в себе самом, когда начал приходить к православной вере, — это никаким критикам не снилось. При-чем мне, видимо, предстоит еще и еще себя узнавать. Поэтому поделом мне, если кто-то будет говорить обо мне правду, и заранее спасибо каждому такому критику. Кстати, жена моя советует поменьше о своей вере распространяться. В этом действительно есть опасность — выпускать пар из котла: сейчас я на людях говорю о том, что хочу двигаться путем веры и т. д., а на самом деле вот пришел сегодня на съемки — и поддался такому приступу гнева… И не мог с ним справиться. Пытался молиться — все равно никак. Все по старым рельсам. Ну, потому что я же прав — как же так! Поэтому, может быть, в какой-то момент я перестану говорить о вере с журналистами и буду бороться сам с собой уже молча… А критики пускай говорят все, что считают нужным. Я им не судья.

Как важно испытать стыд

— Что после прихода к вере тяжелее всего в себе менять?

— Самые тяжелые перемены, понятное дело, внутренние. От внешних вещей проще отказаться. Но есть огромная сила привычек души. Инерция чувств, которые приходят из моей прошлой жизни. Хотя «прошлой» ее называть все-таки неверно: это все еще мое настоящее, оно никуда от меня не делось… Но наступил момент, когда я понял, что нельзя не только дурно поступать по отношению к кому-то, но сам гнев — никому не видимый, даже на уровне мысли — уже грех. Пытаться поймать себя во время возникновения такого чувства или когда мысли убегают в сторону греховных (как я сейчас уже понимаю) помыслов — вот это страшно тяжело. А привычки так себя ловить никогда за всю жизнь не было. Очень сложно мысли и чувства направлять как-то по-новому, они все срываются на старые рельсы…

— Некоторых смущает исповедь — присутствие священника, вроде как постороннего человека…

— Исповедуешься прежде всего перед Господом Богом, а священник, который тебя слушает, — просто свидетель. Как некая физическая констатация факта того, что ты исповедуешься. Ведь не священник в данном случае главное, а твоя искренность. И все же очевидно не зря придумано, что должен рядом с тобой на исповеди стоять человек — потому что покаяние неотделимо от стыда. И этот стыд важно испытать. Ведь психология — хитрая вещь: мы-то всегда ищем себе оправдания, что, мол, мы хорошие (особенно по сравнению со многими другими), и нам очень трудно признаться себе, насколько мы плохие. А в Христианстве же, как я для себя понимаю, ты видишь себя тем более настоящим, чем более осознаешь свои грехи. Но открывать их в себе — это радость: значит, есть шанс через покаяние от этого греха избавиться. И ты становишься лучше, чище, светлее — но в этом свете очень хорошо становятся видны все новые и новые грехи, о которых ты раньше даже не подозревал. И так до бесконечности…

— А какую роль в Вашей жизни играет духовник?

— Это совершенно отдельный человек, к которому ты можешь прийти не только на исповедь, а просто поговорить. Ведь иногда даже с близким человеком трудно поделиться какими-то своими сомнениями, недоумениями и страхами. Неизвестностью, в которую ты попадаешь и не знаешь, что делать. Потому что близкие люди, как и ты, живут в этом же мире здесь и сейчас, у них свои проблемы, свои страхи и недоумения. А духовник все-таки живет другой жизнью. Он на наши проблемы смотрит и видит их с совершенно другой стороны. Ему проще объективнее ответить на наш вопрос.

«Юнона и Авось»

— Заставил ли приход к вере поменять отношение к прошлым ролям и к тем, которые Вы продолжаете играть? Нет ли внутреннего конфликта между старым репертуаром и новым мировоззрением?

— После того как я что-то начал понимать о христианстве, появились вещи, на которые я отныне не соглашусь. И если раньше я мог о них рассуждать с позиции профессии — дескать, интересно ломануться вот в такой неоднозначный образ — сейчас я отказался бы от много, от чего бы не отказался год назад. Но главное, вера меняет отношение к тому, как и зачем ты в принципе выходишь на сцену. Дело в том, что репертуарный театр, «рабом рампы» которого я являюсь, — это конвейер, и психологически довольно тяжелый — одни и те же роли приходится играть часто и много лет подряд. Устает организм, нервы. Психика защищается — возникает цинизм, пренебрежительное отношение к зрителям, соответственно, к себе и к работе в целом. Раньше мне это казалось просто непрофессиональным, но теперь в моем внутреннем лексиконе существуют слова «грех» и «бесы». И когда подобное возникает, я пытаюсь с этим бороться уже именно как с грехом, а не просто как со «своими недостатками»: ленью, усталостью, цинизмом и т. д. То, что я раньше совершенно спокойно оправдывал, теперь никакому оправданию не поддается. Существуют грехи, это — один из них. Такова объективная реальность.

— Вы играете графа Резанова в легендарном спектакле «Юнона и Авось» в «Ленкоме». Для своего времени он был фактически прорывом — впервые всерьез со сцены звучали молитвенные песнопения, поднималась тема святости брака…

— Да, хотя, когда я вводился в этот спектакль, я вообще не понимал, о чем там поют, мало что знал о Православии в тот момент, мне приходилось задумываться, как нужно правильно креститься, чтобы не перепутать. Сейчас я чувствую огромную радость, когда работаю в этом спектакле и слышу эти хоры. Играть в «Юноне и Авось» — для меня это именно человеческая, а не актерская возможность совершать часть молитв прямо на сцене. Я понимаю, что спектакль заряжен любовью, несет свет и добро — мне это не дает расслабляться. После прихода к вере я стал его больше ценить. И тщательнее готовиться, и трепетнее к нему относиться — в том смысле, чтобы самому в нем ничего не испортить.

— Разговоры о вере иногда считают «высокими материями»…

— Для меня это совершенно конкретные понятия. Это духовная практика. Либо я стремлюсь так жить на самом деле, либо я в это просто играюсь и живу как угодно. Я пытаюсь начать жить, используя эту духовную практику. Не знаю, получается ли. Я, конечно, вижу невооруженным глазом какие-то изменения в себе — в мыслях, отчасти в поступках, в желаниях. Но это только самое начало, а конца этому пути, если задуматься, нет и быть не может.

Константин Мацан, afmedia.ru

Комментарии пользователей (0)

цитата ответить 27 Ноя. 2013 в 01:25 Сергей:

сначало надо отбросить исполнять роли за которые огорчается наш Христос.