Пастор Петр Дудник: “Чтобы “сшить” страну, нужно говорить правду… и делать добро другому”

Найти евангельскую церковь “Добрая весть” в Славянске легко, ее все знают. Помимо духовной пищи, последние полтора года церковь буквально опекает тысячи пострадавших горожан и переселенцев из зоны боевых действий.

В воскресенье зал более чем на пятьсот мест, где проводят церковное служение, заполнен. Пастор церкви Петр Дудник благословляет первоклассников, учит детей “избегать злого языка и сообщества и делать добро”. Не верится, что чуть менее полутора лет назад на зеленом газоне во дворе церкви стояли две самоходных установки “Нона” и стреляли в сторону украинской армии. Это сумасшествие запечатлел на камеру один из “ополченцев” и выставил видео в открытый доступ на YouTube. Тишину в кадре разрывает рев из первой установки с надписью “На Львов”. Выстрел. “Вот так, получайте, укропы”, — радостно комментирует горе-режиссер.

А из глубины доносится: “Заряжай... пристрелялись”. “Значит, будем в яблочко бить. Смерть фашистам!” — снова радуется закадровый голос. В перерывах между пальбой из “нон” автор снимает на видео православного священника, истового читающего у входа в церковь, по всей видимости, молитвы. “Молитвы и борьба, помоги Господи, — между прочим упоминает боец и возвращается к палящим “нонам”. — Бах... Бах... Вот так русские воюют”... ”Все, с Богом, сейчас по нам будут работать”, — “ноны” развернулись и поехали прочь. По тому же церковному дворику, куда сегодня для людей из прифронтовых городов прибывают тонны гуманитарной помощи из других областей Украины, США и стран Европы. Вот такая ирония судьбы… За время боевых действий церковь практически не пострадала. Ответки занявшим ее “высокодуховным ополченцам” не было.

Только окна пришлось поменять, а из подвала церкви вывезти три грузовика мин и снарядов. Во времена, когда Славянск пылал в огне, о семье Дудник знали все, кого хоть как-то интересовали вопросы эвакуации из города и временного поселения. Город освобожден, но служение не окончено.

Петру Дуднику удалось организовать процесс приезда и разъезда волонтерских групп по линии фронта, развоз хлеба, распределение продуктов питания, одежды, памперсов, медикаментов. Запустить Миссионерскую школу, набрав уже вторую волну миссионеров, которые отправились в города, где по-прежнему боль и война. Вместе с партнерскими церквями организовать ряд медицинских акций в зоне боевых действий, выездные детские лагеря, восстанавливать разрушенные дома, отправить детей на летний отдых, на реабилитацию за рубеж и даже собрать детей войны в школу. Энергичный, харизматичный, светлый... Каждое свое решение пастор Петр Дудник принимает только “в согласии с Богом”.

Он и его жена Тамара считают служение людям своим призванием. И справляются с этим успешно. Несмотря на то, что и родительских обязанностей в отношении восьмерых детей с них никто не снимал. Супруги не скрывают, что шестеро из них — усыновленные или приемные.

— Пастор, как вы пришли к церковному служению?

— Я с детства воспитывался в церковной среде, мои родители верующие. Хорошо знал всю литургию, но церковная жизнь меня тогда не привлекала — казалась очень скучной. Пока Бог не коснулся моего сердца. Тогда у меня произошли перемены внутри, все в жизни изменилось и наполнилось другим смыслом — служить Богу и людям. Мне тогда было 20 лет. Что такое религиозность? Это когда следуешь определенным правилам и порядкам, которые давят на тебя извне. Но когда Бог приходит в твое сердце, перемены происходят изнутри. И не внешнее давление становится определяющим (не стой, не сядь, не делай, не бери, не смотри), а внутреннее, из любви к Богу — я не хочу смотреть туда, куда не надо; не хочу брать то, что мне не принадлежит; не хочу завидовать, потому что внутри я стал другим. Вот это разница между религией и живым общением с Богом. Ну а церковное служение — это не просто литургия, проповедь.

Это жизнь, постоянное общение, служение людям, которые в боли, добрачные и другие консультации. В принципе, это выполнение двух ключевых заповедей: люби Бога всем сердцем, разумением, всей крепостью своей и люби ближнего своего как самого себя. И ближнего, и дальнего, и врага…

— У вас есть враги?

— Персональных врагов, которые делали бы мне зло и я квалифицировал бы их как врагов, у меня нет. У меня есть враги другого уровня — зло, неправда и обман. Вот с этими врагами я постоянно воюю. Наша война не против человека, но против духов злобы поднебесной, которые крутят людям мозги. А люди, разрешая и принимая эти мысли, потом провоцируют войны под ложными идеями (например, “сохраним скрепы духовные” или “восстановим былую Россию”), убивают других. Дьяволу все равно, какого цвета флаг, ему главное прошить человека своими убийственными идеями.

— Что вы чувствовали, когда вашу церковь захватили во время оккупации?

— Я выехал из города буквально за несколько часов до того, как меня пришли арестовывать. До этого арестовали нашего епископа, завязали ему скотчем глаза и руки, взяли в плен. Я ехал, сам не зная куда, и думал — за какое из добрых дел меня выгнали из моего города? Мы спасали детей, вытягивали людей из нарко- и алкозависимости, восстанавливали семьи, убирали город, служили людям… Конечно, чисто по-человечески поднимаются эмоции, и в этих людях начинаешь видеть врагов.

Но потом понимаешь, что на самом деле они управляемы силами тьмы.

— После этого вы пришли к волонтерству?

— То, что сегодня называется волонтерством, для нас — служение. Наша церковь служит людям, начиная с 1990-х годов. Для детей улицы мы создали “суповой проект”, расширив его на 17 городов Украины. В течение года мы ежедневно кормили 1000 детей. Потом организовался детский приют “Паруса надежды”. Я очень рад, что в генетическом коде нации произошли изменения — от мышления “ты — мне” к мышлению “я — другому”. Я рад, что моя страна, мой народ переходят к библейским ценностям любви.

На это мы потратили последние 15 лет, работая в сфере усыновления. Важно было не просто самим 12 лет назад усыновить детей. Мы начали пропагандировать усыновление, делать фильмы, акции, велопробеги, создали альянс “Украина без сирот”. Ведь когда ты берешь ребенка, то на самом деле ты не его берешь, а себя отдаешь. И чем больше людей это делают, тем больше меняется то, что я называю “генетическим кодом нации”.

— С чего начинался детский приют “Паруса надежды”?

— С откровения. Был конец 90-х. Я поехал в Германию, и мой друг (он намного старше) пригласил меня на обед. Бог дал ему откровение работать с бездомными детьми Украины, которых у нас в то время действительно были тысячи. И он поделился со мной своими переживаниями.

Я честно ему признался: это — не моя тема, но на следующий день он опять заговорил со мной об этом. И рассказал притчу о том, как мальчик собирал после шторма выброшенных на берег моря морских звезд. Их были тысячи. Мальчик бросал их в море одну за другой. К нему подошел человек, наблюдавший за этой картиной, и сказал: “Ты делаешь это уже несколько часов. Морских звезд — тысячи. И ты не можешь спасти их всех, бросив в море”. — “Может быть, всех я не спасу. Но вот конкретно для этой то, что я делаю, будет называться “жизнь”, — с этими словами мальчик поднял очередную звезду и бросил ее в море. Когда мой друг закончил свой рассказ, я подумал: действительно, если я к кому-то “прикоснусь”, возьму на себя ответственность за кого-то, то смогу довести дело до конца.

С такими мыслями я вернулся домой. Немецкие братья немного помогли нам финансово, и мы начали “суповой проект”. В это движение я вовлек своих друзей. Первых четырех детей мы нашли на вокзале, накормили и пригласили прийти завтра с их друзьями. Через неделю мы кормили уже около 60 детей. Проект продолжался уже около восьми месяцев, и однажды мой друг Игорь сказал: “Проект тупиковый. Это глупо. Мы кормим детей, одеваем их, уже подружились и вместе поем песни. Но после 17:00 мы идем домой, а они — в свои подвалы”. Решение пришло само. Как-то после очередной кормежки четверо детей попросились переночевать в столовой. На улице было холодно, шел дождь, а они жили под киоском. Мы разрешили, и дети спали на том же столе, на котором перед этим ели. Мы поняли: нужно создать приют. Не было ни денег, ни спонсоров. Но была нужда, и на нее нужно было ответить. Арендовали две комнаты. В военной части в Артемовске попросили кровати... Таким был старт. Позже арендовали помещение детсада.

— Что сейчас?

— Лет пять назад мы сменили фокус работы: с опеки детей улицы на продвижение идеи усыновления. Ведь даже самый хороший христианский приют не может заменить детям родителей. Наша паства приняла в свои семьи более 120 детей. Мы работаем с так называемыми социальными сиротами. А параллельно и с их родителями через наши реабилитационные центры. Идеальный вариант — восстановление биологической семьи. Если этого не происходит, тогда находим ребенку приемную.

— Откуда средства для приюта?

— Из пожертвований. Они всегда находились, стекаясь со всех стран мира. В одной из миссионерских поездок в Африку в мое сердце запал маленький Джонни. Его мама хотела избавиться от него, утопив в унитазе, когда ему было два месяца. Отверстие в унитазе было узким: голова ребенка прошла, а плечи — нет. И тогда мать сломала ребенку руку. Он так кричал, что услышали соседи. Они забрали бедное дитя. Я встретил мальчика в христианском детском приюте. И уже два года каждый месяц отсылаю туда деньги на его содержание. Так работает поддержка между верующими. Точно так же кто-то присылал деньги и в наш приют “Паруса надежды”.

— Продолжаете ли вы тему усыновления сейчас? Есть информация, что сирот на Востоке Украины становится больше, а интернаты борются за новых воспитанников агрессивнее.

— Мы продолжаем вдохновлять людей на усыновление. Сопровождаем эти семьи. Ведь пережить трудности, связанные с усыновлением (а они обязательно будут), понять травму ребенка, правильно реагировать — очень непросто. Людям надо помочь. Мы передаем опыт, подсказываем. Детей-сирот меньше не становится. Например, во время обстрелов в Авдеевке погибла мама. Спустя какое-то время умер папа. Остался 12-летний мальчик. У него есть брат 20 лет. А у брата — подружка на четвертом месяце беременности. Получить для этого мальчика статус сироты — огромный кусок работы. В результате мама подружки брата берет этого 12-летнего мальчика в свою семью.

Таких детей — без документов и статусов — сегодня очень много. Поэтому, какой бы ни была официальная статистика, фактически сирот становится больше. И родителям нужна помощь. В Украине есть немало хороших людей, готовых принять в свою семью детей. Но есть и проинтернатовское лобби чиновников и работников интернатов. Это нужно преодолеть. Ведь лучшая защита для детей — любящая семья.

— Раньше вы активно помогали эвакуации людей из горячих точек. С чего это началось?

— Когда город захватили люди с георгиевскими ленточками и начались реальные боевые действия, иностранцам оставаться здесь стало небезопасно. Жена директора нашего приюта — швейцарка. В семье три дочки, две из которых удочеренные. Когда стало опасно, она купила билеты на поезд, но выехать не успела. В перерывах между обстрелами я посадил семью в машину и через блокпосты вывез в Харьков. Вернулся. Потом вывез еще одного друга немца. Вечером написал в фейсбук, что помог эвакуироваться двум семьям. Люди начали звонить, просить о помощи. Железнодорожный и автовокзал не работали. Наслушавшись российской пропаганды, многие боялись, что за городом их ожидает “Правый сектор”, который у всех, кто помоложе, “вытягивает печенку” и так далее. У некоторых просто не было ресурсов.

Вот так мы и начали эвакуацию. Подключились мои друзья. Вывозили каждый день. Всего было не менее четырех тысяч человек. Никто не проводил эвакуацию из Славянска системно. Люди звонили на все горячие линии — Госслужбы по чрезвычайным ситуациям, Минсоцполитики, горсовета, разных фондов.

Горячие линии эти звонки принимали и сливали на телефоны мой и моей жены. Мы были просто руками и ногами — теми, кто заходил в город, привозил продукты, вытаскивал инвалидов с пятого этажа на руках. Вывозили в Изюм, в Святогорск, где был наш лагерь. Формировали группы вглубь страны, искали возможности — кто и где примет людей.

После освобождения Славянска первоочередную потребность мы видели в продуктах. Заехали в город с первой тысячей буханок хлеба и стали в микрорайоне Артема. Открыв двери, увидели голодных, черных, грязных людей. Они бежали, крича: “Хлеб!” Таким был город после 5 июля... Поэтому мы паковали продукты, гуманитарную помощь, поступавшую с Западной и Центральной Украины, и развозили буквально в каждый дом. За первые 10 дней — тысяч двадцать пакетов. Потом увидели новую нужду — разрушенные дома. Только в Славянске в разной степени пострадали 1500 частных домов. Полностью разрушены — 200 домов и 150 квартир. Начали восстанавливать крыши.

Пригласили волонтеров со всей Украины, искали материалы. За последний год помогли восстановить около 130 домов и крыш только в Славянске. Шесть домов отстроили с фундамента. Глядя на эти цифры, сам удивляюсь: как мы смогли это сделать? Это же такие ресурсы! Из других городов — Углегорска, Дебальцево, Донецка, Макеевки, Луганска — вывезли 12 тысяч человек. Во время эвакуации из Углегорска и Дебальцево в день — по 600 человек. За это время я понял одно: если проходишь испытания достойно — не проклинаешь людей и уповаешь на Бога с молитвой, — открываются ресурсы, о которых раньше даже не подозревал.

Люди начинают тебя узнавать, доверять, появляются новые друзья, приезжают помогать волонтеры... Я рад, что в этом задействована вся церковь. Два с половиной месяца три раза в день мы кормили людей на вокзале в Славянске. Абсолютно бесплатно. Ответственность за это взяла на себя молодежь нашей церкви.

— Разделяет ли ваши взгляды жена?

— У нас общие ценности и взгляды. В войну Тамара всегда рядом. Если говорить об эвакуации, то я отвечал на вопрос “как вывезти”, а она — “куда расселить”. В день принимала сотни звонков. Три оператора, три телефона. При этом шестеро наших детей ходили в школу. Однажды дочь Римма спросила: “Мама, к тебе записаться или лучше позвонить?” Я рад за каждого нашего ребенка, мы их учим любить Бога и людей.

— Чем вы занимаетесь сейчас?

— Сегодня в прифронтовых городах реально тяжело. Там, где постоянные обстрелы — сегодня наши миссионеры. Волонтеры из разных городов Украины. Благодаря их работе мы достигаем нескольких целей. Во-первых, снижаем градус ненависти в местах, где сильны сепаратистские настроения. Что понятно, так как население смотрит российское телевидение и верит “зомбоящику” больше, чем собственным глазам.

Их уровень ненависти очень высок. Помочь этим людям, каким-то образом объединить их можно только вокруг одной библейской идеи — любви. Делай добро другому — наши волонтеры буквально “прошиты” этой идеей. И “заражают” ею других. Например, отдавая пакет с продуктами человеку, они просят: “Поделись с соседом”. Эти, казалось бы, мелочи постепенно меняют атмосферу. Во-вторых, формируем ответственность. Я близок к тому, чтобы буквально проклясть русские народные сказки, поощряющие лень и безответственность. Ну, например, ездит Емеля-дурачок на печи, ничего не делает и все имеет — по щучьему веленью, по моему хотенью. Или скатерть-самобранка — никакого труда, развернул, сел да поел. Или ковер-самолет... У детей в сознании закладывается мысль о том, как бы ничего не делать и при этом все иметь. Они вырастают и ни за что не хотят отвечать. Мужчины, женившись, — за своих детей. Поэтому в этом регионе мы имеем 70% разводов и самое большое количество детей-сирот.

Потом одни кричат: “Путин, помоги!” А другие: “Запад нам поможет!” То есть ждут, что кто-то придет и решит их проблемы, вместо того, чтобы молиться и трудиться.

Например, на улицах Мироновского вижу много незанятых людей с пивом. Говорю городскому голове: “Почему бы тебе не организовать полезный труд? Позови людей, вдохнови их на разбор завалов после обстрелов, а мы со своей стороны поможем продуктами”. Идея понравилась. Через неделю прихожу, а он говорит: согласились только две бабушки. А мы за эту неделю, поговорив с его людьми, собрали 17 человек... То есть люди взяли на себя ответственность, а мы были теми, кто помог им в этом. На самом деле, таким образом ситуацию на Донбассе вполне реально изменить.

— Как на развитие города повлияло свержение памятника Ленину?

— Думаю даже больше, чем кажется на первый взгляд. На самом деле Ленин и все, что за этим стоит, — не просто памятник истории советского времени. Это идол, с очень отрицательной энергетикой, посредством которого были убиты десятки миллионов людей. Но и это не все. Ему реально поклонялись. Помню, после росписи в ЗАГСе молодые шли на площадь, кланялись этому истукану и возлагали цветы. Первое, что, придя в город, сделали “ополченцы”, так это возвели в центре огромную баррикаду с большущим портретом Ленина. Не знаю, с какого чердака или из подвала они его вытащили, но я видел бабушек, которые крестили и целовали портрет, молились на него…

Если мы хотим настоящих перемен, то должны свергнуть идолов, отречься и покаяться. Ибо, кто кому поклоняется, тот тому и раб. Поэтому для города это — решающее событие. Конечно, идол должен уйти не только с центральной площади, но и из сердец. Я верю, что это произойдет.

— Сколько людей помогает вам в вашей деятельности?

— Финансово нас поддерживают сотни человек. В строительство включились не менее 30 активно работающих. На самых разных объектах — по 30–60 волонтеров. Миссионерская школа: первый набор — 24 человека, второй — 25. Костяк команды — 10 человек. В медицинских акциях учувствуют по 15 врачей-добровольцев.

— Правда ли, что вас прочили в мэры Славянска?

— Я принял решение, что в мэры не пойду и политикой заниматься не буду.

Я не принадлежал, не принадлежу и, на данный момент, не собираюсь принадлежать ни к какой политической силе. Это не бегство от чего-то. Каждое решение я принимал в совете с Богом. И поскольку определенного ответа не имею, то буду и дальше служить как священник. Хочу, чтобы город процветал, а люди уважали друг друга и больше улыбались.

— Недавно вас наградили орденом “За заслуги” ІІІ степени. За что, как вы считаете? И как происходило награждение?

— Это не моя заслуга. Президент отметил нашу церковную команду, все евангельское движение, реально помогавшее и помогающее людям. Меня пригласили к губернатору и сказали, что будет награждение.

Я приготовился получить очередную грамоту и несказанно удивился, услышав об ордене. Даже не нашелся, что сказать.

— Ваш рецепт “сшивания” страны? Возможно ли это после всего случившегося?

— Чтобы “сшить” страну, нужно говорить правду. И давать посыл: “делай добро другому”. Когда человек просто делает добро, то не спрашивает, за кого он, этот другой, а просто делает. И это располагает любого человека, сближает людей.

Надо начинать процессы примирения. Иначе мы позволим ненависти и дальше раздирать нас изнутри, а в результате — разложимся как нация. Да, простить, примириться, переступив через боль — непросто... Но возможно. Даже после всего этого... Другого пути нет. Лелеять внутри себя огорчение или обиду — означает позволить врагу поселиться в твоей голове. Для страны это новый уровень взаимоотношений. Я думаю, мы научились любить ближних и учимся любить дальних. Нам нужно учиться любить и врагов наших, как сказал Христос.

Елена Розвадовская, zn.ua

Обсуждение статьи

Ваш комментарий

Уведомлять об ответах Отправить комментарий